В выходные в Минске прошёл «Фэст экскурсаводаў ». В рамках акции ежегодно проводятся десятки экскурсий по городу. На одну из них - по территории, где во время Второй мировой было Минское гетто - решил сходить и я.
Примерная территория Минского гетто. Смотрите план с привязкой к карте 40-х годов
19 июля 1941 года комендант полевой полиции Минска подписал распоряжение о создании гетто. Оно было одним из самых крупных в Европе, а на территории СССР занимало второе место по количеству узников после Львовского. На нескольких улицах, обтянутых колючей проволокой, находилось более 100 тысяч узников. Вход и выход из гетто был возможен только через две специальные проходные - на улице Опанского (нынешняя Кальварийская) и Островского (Раковская). Всем узникам гетто под страхом смерти было приказано постоянно носить специальные опознавательные знаки - матерчатые «латы» жёлтого цвета и белые нашивки с номерами домов на груди и спине.
Экскурсия началась у мемориала «Яма» на улице Мельникайте. Чёрный обелиск появился в 1947 году на месте, где 2 марта 1942 года нацистами было расстреляно около пяти тысяч узников Минского гетто. В 2000 году здесь была установлена бронзовая скульптурная композиция «Последний путь», расположенная вдоль ступенек, ведущих к центру мемориала.
Обелиск был установлен в 1947 году. Текст на нём написал поэт Хаим Мальтинский: «Светлая память на вечные времена пяти тысячам евреев, погибших от рук лютых врагов человечества - фашистско-немецких злодеев 2 марта 1942 года». Это был первый памятник жертвам Холокоста в СССР, на котором было разрешено сделать надпись на идиш.
Мемориал «Яма» на улице Мельникайте. Архитектор - Леонид Левин
Экскурсию проводил кандидат исторических наук, директор Исторической мастерской Кузьма Иванович Козак
Скученность, голод, тяжёлый труд и антисанитария вызывали в гетто повальные болезни и эпидемии. Вскоре начались и массовые убийства. 7 ноября 1941 года полицаи оцепили район улиц Замковой, Подзамковой и Немиги и начали погром. Дойдя до улицы Опанского и оставляя за собой множество тел убитых евреев, немцы собрали толпу из женщин и детей, погнали их в Тучинку и расстреляли. По разным оценкам, в этот день были убиты от 5 до 12 тысяч узников.
С весны 1942 года людей начали умерщвлять в душегубках. В некоторые дни такие автомобили делали по несколько рейсов. Они забирали людей с Юбилейной площади, которая была центром гетто, и отвозили в Малый Тростенец, который считается четвёртым по числу жертв лагерем смерти после Аушвица (Освенцим), Майданека и Треблинки. На Юбилейной площади был расположен и юденрат - еврейский комитет, который выполнял административные функции.
Сейчас на Юбилейной площади, недалеко от кинотеатра «Беларусь», установлен памятный знак жертвам нацизма
В Минском гетто убивали не только местных евреев, но и евреев из Германии, Австрии, Чехии. Их начали привозить сюда ещё в 1941 году. Часть Минского гетто по улицам Республиканской (сейчас Романовская слобода), Опанского и Шорной отделили колючей проволокой, назвав эту территорию «Зондергетто №1». «Зондергетто №2» было создано между улицами Кустарной (не сохранилась), Димитрова, Обойной, Островского и Немига.
Общение с другими узниками гетто евреям из Западной Европы было строжайше запрещено, немецкие евреи голодали намного сильнее местных. Несмотря на крайнее истощение, они поддерживали на своей территории порядок и демонстративно праздновали субботу.
По официальным данным, с ноября 1941 года по октябрь 1942 года, из Западной Европы в Минск были перемещены 23 904 еврея. Из них выжили единицы…
В квартале между улицами Сухая и Короля сохранилось пару зданий, где жили евреи из Западной Европы. Сейчас в одном из них находится Национальный институт образования
К концу 1942 года в гетто были убиты более 90 тысяч евреев. 21 июня 1943 года нацистская верхушка приняла решение о полном уничтожении всех гетто на оккупированных территориях. Последним днём существования минского гетто считается 22 октября 1943 года, когда нацисты убили всех ещё живых к тому времени узников.
В пределах нынешних улиц Коллекторной, Гебелева и Иерусалимской раньше было еврейское кладбище. В 70-ых годах оно было ликвидировано, а его территория превратилась в сквер. Здесь находятся четыре братские могилы с более чем пятью тысячами убитых евреев. От старого кладбища сохранились лишь некоторые надгробия.
22 октября 2008 года, в 65-ю годовщину уничтожения Минского гетто, был установлен мемориальный памятник. Авторы - архитектор Леонид Левин и скульптор Максим Петруль.
«Левин так определяет образ, вополощённый в скульптуре: все и всё разрушено, уничтожено. Стол - место сбора семьи, но он с глубокой трещиной, стул тоже сломан. Воплощённое в этом памятнике - попытка философских размышлений о сущности бытия»
В сквере вдоль улицы Коллекторной находятся и памятники жертвам Минского гетто, установленные жителями немецких и австрийских городов. Первыми из Западной Европы в Минское гетто были привезены немецкие евреи из Гамбурга, и по этой причине всех иностранных евреев стали называть «гамбургскими». И именно жители Гамбурга в 1993 году установили первый «Камень памяти»…
«Камни памяти» от жителей Бремена, Гамбурга, Дюссельдорфа, Кёльна, Бонна, Берлина, Франкфурта и Вены
Сегодня на углу улиц Сухой и Коллекторной, рядом с бывшим кладбищем, в небольшом старом доме расположена Историческая мастерская - экспозиция по истории Минского гетто и лагеря смерти Малый Тростенец, конференц-зал, библиотека, архив. Сюда может прийти любой, кому интересна история Минского гетто и Второй мировой войны. Здесь и завершилась экскурсия по территории, где раньше было Минское гетто.
Историческая мастерская
Экспозиция Исторической мастерской. В таких чемоданах евреи из Западной Европы везли в Минск свои вещи
Проект Мемориального комплекса на территории лагеря смерти «Малый Тростенец». Архитектор - Леонид Левин.
Сейчас в Благовщине, на территории, где был лагерь смерти «Малый Тростенец», установлен лишь памятный камень. По замыслу Леонида Левина местом памяти здесь должна стать «Дорога смерти», символизирующая последний путь обречённых на смерть людей. Вдоль аллеи от трассы на Могилёв к месту расстрелов планируют установить железнодорожные вагоны, на которых будут выгравированы имена всех убитых.
Стоимость только первой очереди строительства мемориала (территория лагеря смерти, без «Благовщины» и Храма памяти) составляет около 4 миллионов евро. Немецкая сторона взяла на себя обязательство собрать 1 миллион евро. Помочь в строительстве мемориала может каждый желающий .
Минское гетто - страшная страница самой кровопролитной войны в истории. Войска вермахта оккупировали белорусскую столицу 28 июня 1941-го. Спустя три недели фашисты создали гетто, в котором впоследствии содержалось сто тысяч узников. Выжило чуть больше половины.
Что такое гетто
Это слово в переводе с итальянского - «новая литейная». Термин появился в XVI веке, когда в Венеции был организован специальный район для евреев. Ghetto nuovo - особое поселение для людей, которые подвергаются дискриминации по религиозному расовому или национальному признакам. Но в XX веке иначе можно было ответить на вопрос: "Гетто - это что такое?" Вторая мировая война превратила это слово в синоним лагеря смерти. Фашисты создавали изолированные еврейские кварталы во многих оккупированных городах. Самыми крупными были варшавское, терезинское, минское. Гетто на карте Минска представлено ниже.
Оккупация белорусской столицы
Спустя три дня после того, как немцы захватили город, они принудили всех евреев сдать деньги и драгоценности. В конце июня был создан юденрат. Председателем этой организации избрали Илью Мушкина - он свободно говорил по-немецки. До войны этот человек владел одним из местных трестов.
19 июля в рамках программы по уничтожению евреев оккупанты организовали Минское гетто. В городе были распространены объявления с перечислением улиц, входящих в его состав. Евреи должны были переселиться туда в течение пяти дней. Будущие узники тогда еще не знали, что в Минском гетто выжить удастся немногим.
Управление
Юденрат не располагал никакими административными правами. Первое время Мушкин нес ответственность за сбор контрибуции с еврейского населения, а также за регистрацию домов в гетто и каждого его обитателя. Власть здесь принадлежала председателю немецкого командования. На эту должность оккупанты назначили некого Городецкого — уроженца Ленинграда, имевшего немецкое происхождение. Этот человек, как утверждали очевидцы тех страшных дней, проявлял патологическую склонность к садизму.
Евреи должны были переселиться в гетто, согласно распоряжению немецкого командования, в течение пяти дней. Но это оказалось трудно осуществить. В городе проживало несколько десятков тысяч евреев. Кроме того, прежде чем им переселиться, жители улиц, входивших в состав Минского гетто, должны были освободить свои дома. На все это ушло около десяти дней. К 1 августа в Минском гетто содержалось 80 тысяч человек.
Условия
Гетто расположено было в районе Нижнего рынка и еврейского кладбища. Охватывало 39 улиц. Вся территория была огорожена колючей проволокой. Среди охранников встречались не только немцы, но и белорусы, и литовцы. Правила здесь установлены были такие же, как и в варшавском гетто. Узник не имел права выйти на улицу без опознавательного знака - пятиконечной желтой звезды. В противном случае он мог быть расстрелян на месте. Впрочем, и желтая звезда не спасала от смерти. И немцы, и полицаи с первых дней создания Минского гетто грабили и убивали евреев совершенно безнаказанно.
Жизнь евреев была обложена множеством запретов. Узник гетто не имел права передвигаться по тротуару, посещать общественные места, отапливать жилое помещение, совершать обмен вещей на продукты у представителя другой национальности, носить меховые вещи. При встрече с немцем он должен был снимать головной убор, причем на расстоянии не менее пятнадцати метров.
Множество запретов было связана с продовольствием. Первое время евреям еще разрешали обменивать вещи на муку. Вскоре и это запретили. Продукты на территорию гетто проникали, как правило, нелегальным путем. Тот, кто совершил обмен, рисковал жизнью. Внутри Минского гетто действовал так называемый черный рынок, в котором принимали участие и некоторые немцы. Плотность населения здесь была чрезвычайно высока. В одноэтажном доме, который состоял из трех квартир, могло проживать до ста человек.
Голод, невыносимая скученность, антисанитария, холод - все это создало благоприятные условия для развития различных заболеваний. В 1941-м немецкое командование разрешило открыть больницу и даже в детский приют. В 1943 году они были уничтожены.
Массовые расстрелы 1941-го
Первый погром произошел в августе. Тогда убито было около пяти тысяч евреев. Массовые убийства узников гетто немцы называли нейтральным словом "акция". Вторая такая "акция" проведена была 7 ноября.
Осенью фашисты уничтожили от шести до пятнадцати тысяч евреев. Эту операцию они провели при активном содействии литовских полицаев, которые, оцепив район, собрали женщин, детей, а после совершили массовый расстрел. Относительно этого события исследователи не приводят точных чисел. По разным оценкам убито было от пяти до десяти тысяч человек. После второго погрома территорию гетто существенно сократили.
В первые месяцы после создания Минского гетто немцы убивали нетрудоспособных. Позже начались крупномасштабные погромы, во время которых фашисты и полицаи уничтожали всех без разбора.
Мартовский погром
Весной 1942 года фашисты использовали душегубки. Что это такое? Это устройство также называли газовым автомобилем. Машина, в которую встроена газовая камера. Общее число жертв, которые оказались в таком автомобиле смерти, неизвестно. В Минске немцы использовали душегубки для умерщвления детей. Порою такие машины делали в день по несколько рейсов.
В 1942 году погромы стали в Минском гетто почти обыденным явлением. Совершались они в любое время: и днем, и ночью. Но первое время чаще тогда, когда трудоспособная часть населения гетто находилась на работах. Один из массовых расстрелов фашисты совершили на территории Путчинского сельсовета.
Более трех тысяч евреев было вывезено из гетто и убито на западной окраине Минска. Затем немцы собрались около пяти тысячи человек. 2 марта фашисты отвезли на окраину города, по разным оценкам, от двухсот до трехсот детей. Расстреляли, тела сбросили в карьер. На этом месте сегодня находится мемориал, посвященный жертвам фашизма. Памятник называется "Яма".
В конце июля 1942-го немцы устроили погром, в котором погибло около тридцати тысяч человек. В декабре того же года были расстреляны все больные, включая детей. В начале апреля 1942 в гетто находилось около 20 тысяч трудоспособных евреев. Спустя полгода это число сократилось вдвое. До 1943-го погибло еще не менее сорока тысяч евреев.
Вильгельм Кубе
За время оккупации генерал-комиссар снискал славу одного из самых жестоких палачей. Среди немецких офицеров он был известен как склочник и интриган.
Кубе прославился не только своей жестокостью, но и цинизмом: детей, обреченных на смерть, за несколько минут до их гибели он угощал конфетами. Однако некоторые исследователи утверждают, что Кубе был против массового расстрела узников гетто. Но не потому, что испытывал сострадание к ним. Уничтожать трудоспособных евреев, по его мнению, было невыгодно с экономической точки зрения. Когда в гетто привезли жителей Германии, Кубе был взбешен. Среди немецких евреев было немало участников Первой мировой войны. Все же гауляйтер был мелкой сошкой в фашистской системе. Он не вправе был оспаривать решения вышестоящих чинов.
Вильгельма Кубе ликвидировали советские партизаны в сентябре 1943 года. Елена Мазаник, работавшая служанкой у гауляйтера, была связана с подпольной организацией. Она и подложила под его матрас часовой механизм.
Елен Мазаник
Эта женщина и советским партизанам, и эсэсовцам была известна под именем Галина. После падения Минска она устроилась на работу в немецкую воинскую часть, затем некоторое время работала на фабрике-кухне. В июне 1941 Елену принял на работу Вильгельм Кубе в особняк, расположенный по адресу улица Театральная, дом 27. Здесь гауляйтер проживал со своей семьей.
К тому времени за Кубе советские партизаны уже вели охоту. Несколько операции по ликвидации генерал-комиссара провалилось. Елена и прежде встречалась с участниками подпольной организации, но принимать участие в ликвидации Кубе соглашалась лишь при условии, что партизаны помогут членам ее семьи выбраться из оккупированного Минска. Это условие не было выполнено. Мазаник отказалась.
Что же в конечном счете подействовало на женщину, ведь именно она заложила бомбу в кровать гауляйтеру 21 сентября 1943 года, неизвестно. Мина сработала в ночь на 22 сентября. Беременная жена Кубе находилась в доме в тот момент в доме, но не пострадала. Елену Мазаник вывезли из Минска, ей предстоял многочасовой допрос, в котором принимал участие руководитель НКВД Всеволод Меркулов. В 1943 году ее наградили званием Героя Советского Союза.
Известно, что Гиммлер, узнав о смерти Кубе, сказал: «Это счастье для отечества». Однако в Германии объявили траур. Кубе был посмертно награжден крестом за военные заслуги. Супруга Кубе посвятил своему мужу книгу воспоминаний.
В Минском гетто после убийства гауляйтера было расстреляно триста заключенных. На освободившуюся должность назначили Курта фон Готтберга.
«Гамбургские» узники
В Минском гетто содержались евреи не только белорусские, но и немецкие. В сентябре 1941 года началась депортация евреев из Германии. В Белоруссию привезли около девятисот человек. Из них выжило всего пятеро. Для немецких евреев выделили отдельную зону, которая получила название "зондергетто". Здесь также содержались узники из Чехии, Австрии и других стран Западной Европы. Но так как большинство было из Гамбурга, называли их «гамбургскими евреями». Им строжайше было запрещено общаться с обитателями другой части гетто.
Немецкие узники находились в худших условиях, чем белорусские. Они испытывали катастрофическую нехватку продовольствия. Несмотря ни на что, содержали свою территорию в чистоте и даже праздновали субботу. Эти узники были расстреляны в Койданово и Тростенце.
Гирш Смоляр
Из эсэсовских документов о Минском гетто после войны советские и зарубежные исследователи получили данные о числе погибших. Но даже скрупулезные немцы не привели точных цифр. Более полную информацию удалось получить благодаря воспоминаниям узников Минского гетто. Гирш Смоляр не только пережил холокост, но и рассказал о том, что происходило в период 1941-1943 годов в белорусской столице.
В августе 1942-го он оказался в Минском гетто. Хроника событий тех лет отражена в его автобиографической книге. В 1942 году Смоляр возглавил подпольную организацию. Ему удалось сбежать из гетто. Примкнув к партизанскому отряду, Смоляр принял участие в издании подпольных газет на русском и идише. В 1946 году уехал в Польшу в качестве репатрианта. Книга Смоляра называется «Мстители Минского Гетто». Хроника событий изложена в этом публицистическом произведении весьма тщательно. Первая глава называется «Обратный путь». Автор рассказывает в ней о первых августовских днях, о переселении в Минское гетто. На фото ниже - колонна узников на улицах белорусской столицы в 1941 году.
Подпольные организации
Уже осенью 1941 года существовало более двадцати подобных групп на территории Минского гетто. Фото одного из руководителей подпольных организаций представлено ниже. Этого человека звали Исай Казинц. Другие руководители движения сопротивления - Михаил Гебелев и вышеупомянутый Гирш Смоляр.
Подпольные группы объединяли более трехсот человек. Они совершали диверсионные акты на железнодорожном узле и немецких предприятиях. Участники подпольного движения вывезли из гетто около пяти тысяч узников. Эти организации также занимались сбором оружия, медикаментов, необходимых для партизан, и распространяли антифашистские газеты. К концу 1941-го на территории гетто была образована единая подпольная организация.
Руководители антифашистских групп организовывали вывод узников к партизанским отрядам. В роли проводников выступали, как правило, дети. Известны имена маленьких героев: Вилик Рубежин, Фаня Гимпель, Броня Звало, Катя Перегонок, Броня Гамер, Миша Лонгин, Леня Модхилевич, Альберт Майзель.
Побег узников
Первая вооруженная группа из гетто попыталась выбраться к партизанам в ноябре 1941 года. Возглавил ее Б. Хаймович. Сбежавшие узники долго блуждали по лесам. Однако партизан так и не нашли. Почти все бывшие заключенные погибли в конце зимы 1942-го. Следующая группа выбралась в апреле того же года. Руководителями были Лапидус, Лосик и Оппенгейм. Этим узникам удалось выжить, более того, позже они создали отдельный партизанский отряд.
30 марта из гетто было вывезено 25 евреев. Руководил этой операцией не бывший узник, а немецкий капитан. Об этом человеке стоит рассказать подробнее.
Вилли Шульц
В начале войны капитан Люфтваффе получил ранение в бою на Западном фронте. Его направили в Минск, где он занял должность руководителя интендантской службы. В 1942 году в гетто привезли немецких евреев. Среди них была восемнадцатилетняя Ильза Штейн, в которую Шульц влюбился с первого взгляда.
Капитан всячески пытался облегчить участь девушки. Он устроил ее бригадиром, а подругу Ильзы Лею ее помощницей. Шульц регулярно приносил им продукты из офицерской столовой и не раз предупреждал о предстоящих погромах.
Военное командование начало относиться к капитану с подозрением. В его личном деле появились такие записи: "слушает московское радио", "подозревается в связи с еврейкой И. Штейн". Шульц пытался организовать побег девушки. Однако безрезультатно.
Подруга Ильзы была связана с партизанским движением, благодаря чему в марте 1943 года все же удалось организовать побег. Вилли Шульц рисковал своей жизнью прежде всего ради любимой девушки. Он готов был помочь и ее подруге, к тому же Лея говорила по-русски. Но участники подпольной организации использовали капитана для организации побега большой группы евреев.
30 марта Минское гетто покинуло 25 человека, среди них были женщины и дети. После побега Вилли Шульца направили в Центральную школу антифашистов, расположенную в Красногорске. Он умер в 1944 году от менингита. Ильза Штейн родила мальчика, но ребенок умер. В 1953 году она вышла замуж. Скончалась Штейн в 1993-м.
Согласно одной версии, Ильза любила всю жизнь только Шульца. Согласно другой - ненавидела его, но готова была на все ради спасения близких (среди участников побега 30 апреля были ее сестры). В 2012 году в Германии был снят фильм «Еврейка и капитан». В 2012-м вышла книга «Потерянная любовь Илзе Штайн».
Исай Казинец
Будущий руководитель Минского подполья родился в 1910 году в Херсонской области. В 1922 году Исай Казинец переехал в Батуми, где получил профессию инженера. В 1941-м он вместе с отступающими частями советской армии добрался до Минска. Казинец остался в городе и вступил подпольную организацию.
В ноябре он был избран секретарем Подпольного городского комитета. Под его руководством было проведено около ста диверсионных акций. В начале 1942 года немцам удалось арестовать нескольких руководителей подполья. Один из них выдал Исая Казинца. При задержании тот оказал вооруженное сопротивление, убил нескольких трех солдат. 7 мая 1942 года Казинца, а также еще 28 участников подпольной организации повесили в центре города.
В много памятников жертвам Минского гетто. На месте казни Казинца установлен мемориальный знак. В его честь названы улица и площадь.
Михаил Гебелев
Этот человек родился в 1905 году в одном из сел Минской области, в семье столяра-краснодеревщика. В 1927 году Михаила Гебелева призвали в армию. После демобилизации он поселился в Минске.
На второй день после начала войны Гебелев отправился армейский сборный пункт, но там тогда царила полная неразбериха. Он вернулся в город, а в июле возглавил подпольную организацию. Бесстрашный Герман - так называли Гебелева другие участники подполья. Он занимался многими вопросами, в том числе и организацией отправки узников в партизанские отряды. Принимал участие в распространении антифашистских газет. Согласно воспоминаниям Смоляра, в конце марта 1942 года Гебелев стал одним из главных руководителей единой подпольной организации.
Его арестовали в июле 1942. Участники подполья пытались вызволить своего лидера. Однако его внезапно перевели в другую тюрьму и повесили. Благодаря усилиям Михаила Гебелева около десяти тысяч евреев в период 1941-1943 годов примкнули к советским партизанам.
Память
Много мемуарной прозы и проникновенных стихов о Минском гетто было создано после войны. Большая часть написана непосредственными свидетелями трагических событий. Минскому гетто посвящали свои произведения и дети, внуки бывших узников.
Абраму Рубенчику в начале войны было 14 лет. На долю его семьи выпали страшные испытания. Он посвятил матери, отцу и другим погибшим в 1942-м, свою книгу «Правда о Минском гетто». Хроника событий изложена скрупулезно - автор публицистической повести находился тогда в том возрасте, когда память особенно цепка. В этом произведении описаны все важные этапы в истории оккупации белорусской столицы - от прихода немцев до освобождения узников. Другие повести и эссе на эту тему:
- «Проблески памяти» М. Трейстер.
- «Минское гетто глазами моего отца» И. Каноник.
- «Долгий путь к звездной улице» С. Гебелева.
- «Искры в ночи» С. Садовской.
- «Нельзя забыть» Рубинштейн.
- «Катастрофа евреев в Белоруссии» Л. Смиловицкого.
Главный памятник жертвам Минского гетто в Белоруссии - «Яма» - первый мемориал в СССР, на котором есть надпись не только на русском, но и на идише. Обелиск открыт был спустя два года после окончания войны. Слова, выгравированные на памятнике, принадлежат поэту Хаиму Мальтинскому, семья которого погибла в Минском гетто. Памятник "Последний путь" установлен в 2000 году.
Я расскажу эту историю так, как помню. Для меня она особенна тем, что я получил ее от человека, лично пережившего все это. К тому же мало людей, знакомых с этой темой вообще. Много лет история просидела у меня в голове, постепенно забываясь, до тех пор, пока я не рассказал ее к слову за столом в трапезной храма Всемилостивого Спаса, и отец Александр Ильяшенко вдруг сказал мне:
– Сергей Анатольевич, очень интересно! Запишите, и мы поместим на портале «Православие и мир». Живая и яркая история.
– Конечно, живая и яркая, – подтвердил я, – если, услышав почти сорок лет назад, я помню ее до сих пор!
Нуждается в пояснении, откуда я взял сам рассказ, я, человек послевоенный и русский.
Летом 1976 года, устроив жену с ребенком на снятой под Москвой в Переделкино даче, я уехал на турбазу в Ленинградскую область, и там серьезно заболел. Я не знал, что мне делать, т.к. по состоянию не мог никуда ехать, да и ходить не мог. Молодые мужчина и женщина, брат и сестра, с которыми я познакомился тут же на турбазе, прежде совершенно для меня незнакомые люди, предложили поехать к ним домой в Ленинград, чтобы там лечиться и отлеживаться. Я согласился. Не без труда им удалось отвезти меня в Ленинград – и вот я оказался в небольшой квартире, где и провел больше месяца.
Воспитанный в детстве по-советски, и усвоив, что «все люди – братья», я был безразличен к национальному вопросу вообще, и к еврейскому в частности. Правда, незадолго до того я впервые вступил на почву “национальных тем”: доморощенно, из личных рассуждений, и из чтения, как ни странно, Освальда Шпенглера, я пришел к каким-то идеям типа “славянофильства” или “русофильства”, доморощенным на все сто процентов, т.к. об историческом славянофильстве, и обо всем том, сколько переломано копий на почве национального вопроса, я не знал ровно ничего (и даже не слышал!). К тому времени я не сделал еще и свой первый шаг в церковь – до него предстояло три года.
И вот в то лето я сначала близко познакомился с двумя молодыми евреями, Эллой и Арнольдом, сестрой и братом, а затем и впервые оказался в еврейской семье. Даже сам факт еврейства моих новых друзей я осознал на турбазе не сразу, но лишь после восклицания одного стороннего человека: «Вот уж никогда не думал, что окажусь в еврейской компании!» Я пожал плечами.
Помню и свое недоумение, когда на турбазе Элла, рассказывая о себе и своих планах, заметила, между прочем, что не знает, будет ли иметь мужа, но ребенка хочет и будет иметь непременно – от еврея, или от русского, но ребенок будет. И, смеясь, добавила: «Если рожу от русского, родители меня, конечно, за это выгонят из дома!»
И я в своем невежестве стал выяснять: а за что же, собственно, выгонят? Русский ли, еврей или татарин – не все ли равно? Элла мне объяснить не смогла или не захотела. «Ну, в общем, – подумал я, – у ее родителей есть какой-то национальный предрассудок», – и больше не возвращался к этой мысли. Будучи технарем, я плохо знал историю, и не имел ни малейшего понятия о том, в какой мере могут различаться между собой самосознания различных народов, и что возможно и самосознание исключительное, как народа особого, избранного… Все это было напрочь вне меня.
Итак, Арнольд и Элла, видя мое скверное состояние, привезли меня к себе домой в Ленинград, и я прожил в их квартире более месяца. Там я познакомился и с их родителями, больше с матерью, Фаиной Ионовной, и немного с отцом, Львом Ароновичем (он жил на даче, и лишь раз или два приезжал в город). И вот эти родители Эллы и Арнольда, которые, как я думал из предыдущего, должны быть погружены в «национальные предрассудки», обошлись со мной очень милостиво. Я был принят, точно я был их родственник, или еще более: точно я был член их семьи!
В Москве меня ждала семья, к которой я хотел и не мог добраться по моему состоянию. Я не собирался задерживаться в Ленинграде, мои хозяева, наверное, тоже ждали, когда же я уеду, потому что я их стеснял. И я жил у них не день, не два, не неделю даже, а больше месяца, и не помню случая, чтобы мне намекнули: не пора ли и честь знать? Семья простая, образование старших не достигало средней школы, сын, правда, кончил корабельный институт. Добавлю: я оказался на их шее еще и почти без денег, потому что ехал отдыхать по путевке, лишнего не имел, а что имел, уже прожил. И поэтому я оказался на иждивении людей, меня приютивших. Позже и билет в Москву они купили мне на свои деньги, и уже из Москвы я выслал им, что задолжал.
И вот тогда-то от Фаины Ионовны я и узнал ее историю. И история жизни, не всей, а той, что была у моей хозяйки во время войны в Минском гетто, рассказывалась за чашками чая, при свете лампы, на фоне уюта и покоя 1976 года. Но все в ней вопиюще противоречило и уюту, и покою, и чаю, и спокойному мирному тону Фаины Ионовны. Контраст этот производил на меня ошеломляющее впечатление.
В начале лета 1941 года Фаина Ионовна поехала к родителям в Минск, а муж остался в Ленинграде. И в это время началась война. Мужа призвали в советскую армию, и он отправился на фронт, где и воевал до сорок пятого, но жив остался. А Фаина Ионовна с детьми уехать из Минска не успела. И вместе с родителями, многочисленными родственниками и знакомыми она оказалась в Минском гетто.
Гетто представляло часть города, оцепленную колючей проволокой, отгороженную от других частей, и охраняемую. В ней скучено было большое количество евреев, целыми семьями. В границах зоны они могли более-менее свободно передвигаться. Они жили в каких-то, как я понимаю, не бараках, а в домах (этой части города). Но выйти из зоны они не могли, и все поголовно подлежали уничтожению – однако не сразу, а постепенно, в «плановом порядке». И поскольку они должны быть все уничтожены, им сохранили их советские паспорта. Русским и белорусам в Минске немцы меняли документы на оккупационные (сказала Фаина Ионовна), а евреям в гетто – нет: не было нужды.
Уничтожение пленников гетто совершалось несколькими способами. Могли, например, схватить какое-то количество людей на улице или в домах, бараках, – запланированное, учетное число – и затем конвоировать к месту уничтожения. Но могли организовать и «плановые погромы» (целые побоища), совершенно неожиданные для заключенных в гетто. В этом случае уничтожение предоставлялось полицаям из местных: оккупационные власти провоцировали их «искать и убивать», разрешали само это безнаказанное уничтожение. Убийцам ставили водку и еду. Такой погром мог идти день, а мог и два, и три…
И вот однажды сама Фаина Ионовна среди других была схвачена немцами для уничтожения. Это был именно не “погром”, а плановое, учетное уничтожение. Ее втолкнули в общую толпу в несколько десятков, может быть, в сотню или две, человек и повели. И это были первые попавшиеся на улице, не списочные, не определенные какие-то, а просто кто не успел спрятаться. И никого больше брать в тот день уже не предполагалось, число было набрано, план выполнен. И это знали не только немцы, но и «насельники» гетто, потому что не первый раз, но регулярно проводились такие процедуры.
Потому, пока людей хватали – все прятались, когда же схватили, сколько требовалось и повели, и опасность исчезла, все вылезли из тайников, сбежались на улицу, по которой уводили конвоируемых, чтобы докричаться, проститься, напутствовать: там мать, отец, муж, сестра, жена, дочь, брат… Кричали и те, и другие, сбежавшиеся и уводимые: весть быстро разнеслась, дошла до друзей, родственников, многие прибежали. К схваченным родных из толпы с обочины не подпускали, и приходилось кричать через головы конвоиров. Сама Фаина Ионовна шла не одна: в гетто с нею были и сын, и дочь, оба крошечные, и вот с кем-то из них на руках она и была схвачена, так теперь и шла с ним умирать.
И вот в тот момент сквозь толпу сбежавшихся, прощавшихся прорвалась вдруг мать Фаины, и прямо к офицеру, который командовал: сама выталкивает Фаину, указывает на нее офицеру, и – бух перед ним на колени, и на ломаном немецком (они все уже немного освоили немецкий), кричит:
– Герр офицер! Герр офицер! Вам все равно кого вести, Вам важно число: возьмите вместо нее – меня! Она молодая, у нее ребенок, а я уже старая. Я встану вместо нее!
А офицеру что? – Ему и правда нужно лишь число. Он пожал плечами: становись!
И тут Фаина Ионовна, рассказывавшая мне все это за чаем среди покоя и мира далекого 1976 года, прервала рассказ, взглянула мне в глаза, и сказала:
– Сережа! Страшно купить свою жизнь такой ценой! Ведь это же мать! Но я вышла из строя, а она встала на мое место, и ее со всеми увели.
Я вернулась домой с мыслью: всё, у меня больше нет мамы… Вдруг, вечером поздно, она возвращается! Что такое? Оказывается, пока их вели – а идти надо было через всю зону, и шли медленно, с остановками, еще и толпу надо было отгонять – кончилось рабочее время в пункте уничтожения, куда их вели. Опоздали, время вышло, а немцы – народ пунктуальный, перерабатывать лишнее никто не хотел. Говорят:
– Все! Все! Кончили работать! Приводите завтра!
Что ж, завтра, так завтра: но где же держать ночь такое количество людей? И их надо еще сторожить! Вот какая проблема! Проще всех отпустить по домам, а завтра набрать новых – также с улицы!
Их и отпустили, и мать вернулась. Вот был праздник!
(Но мать еще погибнет через несколько месяцев в том же лагере – из гетто она не выйдет, как и многие другие родственники и друзья Фаины.)
Однажды забрали для уничтожения брата Фаины. В этот раз брали почему-то только мужчин. Их отвели в отгороженное охраняемое место, и назавтра должны были уничтожить. И опять жены, сестры, матери, другие родственницы и знакомые сбежались туда, просили пустить проститься с их мужчинами. Может, что и предлагали охранникам ценное – только им разрешили: женщин пропустили внутрь.
Прибежала и жена брата, и тоже упросила, чтобы ее пустили внутрь. Когда же она подбежала к мужу, тот говорит скорым шепотом: «Быстро! Раздевайся, снимай платье, давай мне!» Она платье скинула, сама набросила что-то свое и чужое, платье надел брат Фаины, на голову платок… Так они и вышли вдвоем, и брат вернулся! (Он останется жив, выберется из гетто, доживет до Победы.)
И Фаина Ионовна, говоря все это, вновь прервала наше чаепитие, и сказала:
– Сережа, когда он вернулся, и рассказал, как все было, мы так веселились! Ты не представляешь, как мы хохотали, что удалось обмануть немцев!
Они хохотали! Меня тогда это поразило, что они могли веселиться в этом ужасе, зная, что все равно все пойдут под уничтожение: сегодня, завтра, через месяц! И я впервые подумал: «Какой сильный народ!»
Однажды Фаину не отпустили вечером с работы: «Хозяин всех нас запер, и продержал три дня». Днем работали, а ночью, запертые, спали, и что происходило на “воле” (т.е. на основной территории гетто), не знали, ни с кем из знакомых, родных связи не было. Когда же их дня через три отпустили, и они вернулись к себе, узнали: в их отсутствие был погром: выставили чуть ли не прямо на улицы бочки с водкой, пустили полицаев-убийц, не немцев, а местных, сотрудничавших с властями, и дали им разрешение: пить, есть и убивать. Фаина Ионовна предполагала, что хозяин, для которого они работали, откуда-то узнал о готовящемся погроме и продержал их: ему нужны были работники, а они могли быть убиты.
Принудительные работы еврейского населения на железной дороге. Минск, февраль 1942 года.
Во время погрома погибла ее мать, погибли оба ее младенца, сын и дочь.
На случай подобного события евреи гетто оборудовали некоторые дома специальными укрытиями – ложными стенами, перегородками, отделявшими основное помещение от маленького закутка, в котором можно было спрятаться, или скрытыми, замаскированными подвалами. В эти места в момент погрома набивалось множество людей. И если побоище длилось три дня, все три дня безвылазно они стояли там, прижавшись друг к другу, и когда в барак заглядывали полицаи, затаивали дыхание: ни единого шороха. Убийцы находили кого-то в некоторых домах или бараках, а кто-то спасался: в этот раз спасался, чтобы, возможно, погибнуть в следующий раз.
Когда начался тот погром, о котором узнала Фаина, вернувшись через три дня, все попрятались в свои убежища: и мать, и дети, и родные, и друзья – все затаились, вместе или врозь. Убийцы в поисках жертв рыскали по баракам. Заглянули они и в барак, в котором пряталась мать Фаины с ее детьми (отец оказался в другом месте). Барак был пуст, и полицаи собирались уходить – и тут за ложной стеной (или подвале) заплакал ребенок. Он-то и выдал всех. Мать застрелили, а ребенка Фаины, взяв за ноги, разбили головой об стену.
Вот тогда-то отец Фаины и тронулся головой. Он хотел отомстить убийцам, а убийцами для него были все немцы, не только полицаи, участвовавшие в погроме. С момента трагической смерти жены и внуков, отомстить, убить немца, вернее, немецкого офицера, стало постоянной мыслью отца, навязчивой идеей. Отговорить его было невозможно. В гетто никто не должен был иметь оружия. Отец сделал себе нож, клинок. Он прятал нож, иногда ходил с ним, выжидая случай «убить фашиста». Он был уже не молод (ему было, наверное, лет пятьдесят пять), не ловок. При попытке убить (никого не убив), был застрелен.
Так Фаина Ионовна последовательно лишилась в зоне почти всех, кто был с нею. А потом она бежала. Бежала внезапно, без подготовки, секундным импульсом.
Время от времени ту или иную группу выводили для работ в город, за пределы зоны. Водили, конечно, под конвоем. Повели и в тот день. На пустыре, рядом с местом, где работали, был мужской туалет – деревянный домик.
Вот кончены работы, всех строят вести в зону, всех считают. По счету привели, по счету уведут, по счету примут в зоне. Пересчитали: все.
И в этот момент что-то произошло, что-то отвлекло офицера и конвой. Секунда-две, когда на заключенных не смотрят. Никто не смотрит на них!
И девушка, соседка Фаины, Дина, толкнула ее, и глазами кинула на мужской туалет (он – в шаге-двух), и чуть слышно: «Бежим!» И обе заскочили в домик. И мальчик лет тринадцати, стоявший рядом, тоже заскочил.
И никто из конвоя не увидел! А если увидели свои, зонные – не выдали, смолчали. И если это было так, то это их подвиг, потому что за бегство одних казнили других.
Заскочили трое в туалет: «Сердце колотилось – грудь разорвется! Стоим и слушаем: что там?» А снаружи тихо. Команда прозвучала, шаги – и стихло. Выглянули – пусто. Ушли, не заметив их бегства.
На пустыре никого, но пустырь в городе, и в нем полно немцев, и пока не выйдут из города, и пока не достигнут леса, говорить о бегстве рано.
Главной в их группе сама собой стала Дина. Девушка осмотрела других, привела в порядок (насколько могла) себя, попросила других осмотреть ее. Прикрыли платками то в их одеждах, что могло выдать в них евреек из гетто: все они были с метками, без опознавательных знаков в гетто ходить было запрещено.
Едва отошли от пустыря – как нависла опасность. Навстречу по улице показались два немецких офицера, разговаривают между собой, их, беглецов, издали уже видят: не спрячешься, и бежать поздно. «Идемте навстречу!» – это Дина, и первая, подняв голову, успокаивая свою походку, шагнула навстречу офицерам и, приблизившись, кивнула им, и по-немецки (она знала язык) поздоровалась с ними. Ближайший взглянул на нее, секунду помедлил… и, кивнув в ответ, – прошел мимо (и его товарищ с ним). Офицеры прошли, а беглянки и мальчик долго и переживали, и смеялись происшедшему: им еще предстояло “посмеяться” не раз в то бегство.
Шли ночь, но так медленно, стараясь не встречать никого, что не очень далеко и ушли. Из города не вышли, но оказались в пригороде, и спрятались на день в огородах. Следующую ночь опять шли, и опять днем прятались, и снова шли ночь. И все никак не могли покинуть пригороды Минска.
Наконец, вышли из города, поле, и лес был уже рядом – по другую сторону железной дороги. И тут появился поезд. Их маленькая группа с приближением поезда залегла в траву. Но поезд не проехал мимо, он затормозил и остановился буквально в пятидесяти шагах от них. Выскочил офицер и закричал: «Schiessen!» (стрелять, застрелить). По его команде из всех вагонов посыпались немецкие солдаты… Беглецы лежали в траве, в ужасе вжавшись в землю: целый состав фашистов против них троих: мальчика и двух молодых женщин! Рассказывая мне эту ситуацию, Фаина Ионовна засмеялась:
– Нам и в голову не пришло, что безумие думать, чтобы из-за нас остановили поезд, и на нас троих был направлен целый состав немецких солдат! Но от страха мы именно так думали: конечно же, это облава против нас! Сейчас нас убьют!
Однако немецкие солдаты, выскочив из вагона, тотчас начали, далеко не отходя, опорожняться в траву, кто по большой нужде, кто по малой. И, закончив свои дела, побежали снова в вагоны, вскочили, поезд тронулся, и скоро беглецы остались одни.
– Как же мы смеялись, Сережа! Оказалось, офицер кричал вовсе не «Schiessen!» («стрелять!»), а «Scheissen!» – «срать!» (что солдаты тотчас и исполнили). Вы не представляете, как мы хохотали! Мы не могли двигаться от хохота – и от пережитого страха! Мы валялись по земле!
Наконец, они вышли в лес, и теперь искали партизан: быть с партизанами им казалось самым безопасным. Но когда встретили, чуть вновь не погибли. Теперь беглецов хотел убить командир той партизанской группы, на которую они наткнулись. Когда командир взялся за оружие и поднял его, Дина бросилась на землю, на колени, и, разорвав ворот своей кофты, закричала:
– Стреляй! Стреляй! Убей! Фашисты убивали в гетто, не убили – ты убей! Стреляй же!
И еще что-то кричала нелицеприятное. И он не выстрелил. Более того, поднял свою группу, и увел с этого места. И, уходя, обернулся и прокричал, чтобы они не шли вслед, и что если увидит их еще раз, убьет непременно!
Беглецы попали-таки в партизанский отряд, который их принял. Там, в отряде, Фаина Ионовна прожила достаточно долго и как-то участвовала в партизанской жизни, потому что имела награды.
Когда окончилась война, они с мужем встретились. И уже после войны у них снова родилось двое детей, мальчик и девочка: Элеонора и Арнольд, которых я и встретил на турбазе.
Кровавые годы Второй мировой унесли миллионы невинных жизней. Страшные факты геноцида еврейского народа стали известны мировой общественности уже в послевоенные годы. Злодеяния фашистов в отношении беззащитных женщин, детей, больных и израненных людей этой несчастной нации были настолько масштабными и беспощадными, что ужаснули все человечество. В советской исторической литературе евреи позиционируются как безынициативная жертва немецкого террора, и лишь факты, обнародованные в 90-е годы, говорят о том, что даже в Минском лагере шла активная подпольная борьба с ненавистными оккупантами.
Лазарь Ран. Минское гетто
Многие из выживших узников Минского гетто недоумевали, почему партийное руководство города не удосужилось предупредить население о том, чем грозит фашистский плен евреям. Вторжение действительно было неожиданным для союзной Белоруссии, однако большинство политработников хорошо знали об отношении Гитлера к евреям. На произвол судьбы было брошено более 75 тысяч человек этой национальности, проживавших в Минске. Сегодня можно убедиться по сохранившимся свидетельствам современников тех ужасов, а также по обрывкам документов, что администрация города позаботилась об эвакуации не только своих близких, но даже о вывозе имущества. В то же время беременные женщины, грудные младенцы, старики, больные были оставлены ими на растерзание оккупантам. Некоторые, предчувствуя опасность, все же попытались бежать из города, однако почти все вернулись, так как не представляли, какая страшная участь их ожидает. Многие еще надеялись на милость захватчиков, некоторые ожидали скорого освобождения советскими войсками. Отдельные люди пытались прятаться среди русских и белорусов, однако, опасаясь за судьбу своих укрывателей, им пришлось вернуться в город.
Минское гетто было образовано в июле 1941 года и имело сложную структуру. По сути, на территории города находилось три лагеря: Большое, Малое и Зондергетто. Уже через три недели после того как Минск был взят, был издан приказ об образовании еврейской зоны. Границы лагеря проходили от Колхозного переулка по линии одноименной улицы и вдоль Немигской, затем следовали Республиканская, Шорная и Коллекторская. Далее граница тянулась по Мебельному переулку и улицам Перекопской и Нижней. В территорию лагеря включалось Еврейское кладбище, а далее колючая проволока огораживала улицы Обувную и Вторую Опанскую, а также переулок Заславский.
В Большом гетто содержалась основная масса узников, они более других страдали от массовых казней и погромов. Организован лагерь был с самого начала оккупации и просуществовал вплоть до 1943 года. К Малому историки относят район Молотовского радиозавода, а Зондергетто представлял собой отрезки улиц Обувная и Сухая. Все помещенные в лагерь узники были обязаны собрать и передать командованию все золото и деньги, кроме того, были взяты заложники, многих из которых убили. На каждого взрослого человека предоставлялась площадь не более 1, 2 метров, а в период сокращения лагеря действовали и еще меньшие нормы.
Официально приводимые данные о количестве массовых расстрелов и погромов следующие:
1. дневных погромов не менее 5-ти: в ноябре 1941, марте 1942, июле 1942, октябре 1943 гг.;
2. ночных погромов не менее 5-ти: в марте и апреле 1943 года.
В реальности погромов было, конечно, больше, а убийства не прекращались ни на один день. По сути, по той или иной причине погибало несколько узников, так как гауляйтер наделил охранников правом расстрела любого подозрительного еврея. Несчастные могли быть убиты даже при попытке подойти к колючей проволоке, окружавшей лагерь, поэтому цифры статистики весьма недостоверны и занижены.
Основная задача немцев сводилась к уничтожению несчастных узников, однако сделать это единовременно было практически невозможно. Массовое истребление могло вызвать серьезный протест и вылиться в отчаянное восстание, поэтому был разработан план методичного убийства людей. Уничтожение велось по заранее установленному плану. Сначала в лагере были созданы очень тяжелые условия и вырезаны самые сильные и инициативные. Практически сразу по вступлении в город фашисты разделили «жидов» и нееврейское население, затем из среды евреев выделили самых образованных и также немедленно их ликвидировали.
Узникам не поясняли, зачем проводится такой отбор, поэтому многие из них добровольно рассказывали и о своей квалификации, и о прошлой жизни и работе. Единственным звеном интеллигенции, которое до определенного времени фашисты не трогали, были врачи. В условиях чрезвычайной антисанитарии гитлеровцы сильно опасались эпидемий, которые не щадили ни пленных, ни самих оккупантов, поэтому даже в некотором роде поощряли медицинскую деятельность в гетто. Так как деньги и драгоценные металлы были изъяты сразу, роль денег стали выполнять отрезы ткани, которые сохранились в некоторых семьях. Их обменивали на продукты питания и предметы первой необходимости у населения за пределами лагеря. Такой обмен, порой, был смертельно опасен, так как узникам запрещалось даже подходить к ограждению.
Кроме периодических массовых убийств, фашисты практиковали активную провокационную деятельность. На территории лагеря действовали подпольные группы сопротивления и за оказываемую им помощь или даже малейшее подозрение следовала кровавая расправа. Также был введен комендантский час, все евреи были обязаны получить специальные паспорта, а также разместить на хорошо просматриваемых местах списки проживающих в комнатах и квартирах. Работа не предоставлялась, а выходить из лагеря разрешалось лишь в строго установленных случаях. По большей части евреи имели нестабильные заработки и жестоко голодали.
Кроме физических издевательств и открытого уничтожения, немцы усиленно использовали средства психологического давления. Так, среди нееврейского населения проводилась антисемитская агитация, а сами узники всячески унижались. Евреи выставлялись виновниками сталинских репрессий, невзирая на то что многие из представителей этой нации были репрессированы. Гауляйтером были установлены специальные знаки позора для несчастных в виде лат из желтой ткани. Вообще, для выделения евреев было характерно размещать на их одежде отметки из желтого материала в форме шестиконечной звезды, однако начальникам лагерей в этом вопросе предоставлялась свобода выбора, и каждый мог издеваться так, как хотел. Ценными в плане описания жизни в Минском гетто являются работы Абрама Рубенчика. Автор интересных и правдивых рассказов о лагере сам побывал в его условиях в юном возрасте. Враги не сломили его духа, и все время пребывания в этом наземном аду он думал лишь о том, как отомстить ненавистным фашистам.
О жестоких расправах немцев над евреями до сих пор ходят легенды, тем не менее даже самые страшные из них не могут отразить того кошмара, который происходил в реальности в Минске и его окрестностях. За колючей проволокой в неимоверной тесноте томилось более ста тысяч напуганных и обреченных людей. Мучители выводили толпы с детьми на улицу, выстраивали их рядами, вручали им советские плакаты и транспаранты и глумились над узниками. Их заставляли улыбаться и сажать детей себе на плечи, после чего сволакивали в закрытые и душные ангары и оставляли без воды и еды на несколько дней. Люди не падали, поскольку их тела плотно подпирались в невообразимой тесноте. Многие так и умирали стоя, дети погибали на глазах обезумевших матерей. Оставшихся в живых после этого ужаса приводили к оврагам и расстреливали по-очереди. Могилы не засыпали, и из них еще долго можно было услышать стоны смертельно раненых узников, погребенных под трупами. Через некоторое время тела все же покрывали песком, землей и снегом, однако, по словам современников, поверхность могил в отдельных местах была не спокойна.
За весь период существования гетто в Минске немцы планомерно его сокращали. Жителей из «обрезанных» районов вывозили в специально организованные подразделения по уничтожению людей. Немецкое руководство не стеснялось даже самых бесчеловечных средств умерщвления, и в целях экономии старалось не расходовать патроны. На несчастных испытывали химические вещества, новые медицинские препараты и прочие методы. Евреи стали тем «расходным материалом», который безжалостно использовал вермахт. Цифры, которые приводятся даже в официальной статистике, поражают воображение современного человека. За один день могло быть убито несколько тысяч человек. Так, 28 июля 1942 года было убито около 25 тысяч человек, а в октябре 1943 - 22 тысячи.
Однако сопротивление сломлено не было. Несмотря на то, что большинство узников избавились от партийных билетов, многие из них продолжали надеяться на скорую победу советской армии и освобождение. Свыше двадцати двух организаций партизанского характера действовало на территории, огороженной колючей проволокой. Сегодня нам известны славные имена этих отважных людей. Череда их имен золотыми буквами вошла в Отечества. Смольский, Шуссер, Левина, Кисель, Кривошеина и многие другие под угрозой страшной опасности поддерживали партизан. Многие из подпольщиков, проработав длительное время в гетто, уходили в партизанские отряды и продолжали бороться с захватчиками. Огромное количество верных отечеству людей погибли от рук фашистов, но были и те, кто увидел конец ненавистного гетто в 1943 году.
Мемориал «Яма» расположен на улице Мельникайте в Минске и посвящён жертвам холокоста
Вспоминать о жертвах холокоста тяжело, но совсем нелегко видеть, как стираются в памяти людей события тех далеких лет. Сегодня по нашей стране свободно разгуливают бритые парни со свастикой, попирая память свои предков бездумным поклонением фашизму. На постсоветском пространстве забыли о страшных преступлениях Вермахта и пытаются приравнять его к советскому режиму, поэтому мы будем вновь и вновь напоминать о случившемся, чтобы избежать подобного в будущем. Злодеяния фашистов, захлебнувшихся кровью беззащитных младенцев и слезами матерей, заслуживают вечного порицания.
21 октября 1943 года было ликвидировано Минское гетто, в котором (с начала оккупации Беларуси гитлеровцами) были убиты почти 100 тысяч евреев из Беларуси и со всей Европы…
Ровно три года Минск находился под оккупацией войсками вермахта.
Новая власть в первые же дни наложила «контрибуцию» на минских евреев, отбирая у них драгоценности и валюту.
Был создан еврейский комитет («юденрат», как и в других оккупированных европейских городах), председателем которого, благодаря знанию немецкого языка, стал Илья Мушкин (работавший до войны начальником одного из трестов).
В июле 1941 года, подчиняясь гитлеровской «Endlösung der Judenfrage» (программе уничтожения евреев), немцы начали создавать гетто. Начальник СС и полиции округа «Белоруссия» Ценнер вместе с генералом Шенкендорфом (командующим «Центром») провели совещание, на котором обсудили план уничтожения евреев столицы Белорусской ССР, а также евреев, свезённых с Минск со всей Европы.
Неограниченными правами в этом районе города отныне обладал представитель немецкого командования Городецкий – патологический садист, наполовину немец, проживавший ранее в Ленинграде.
Юденрад же никаких прав не имел. Ему вменялось только собирать с евреев деньги, а также проводить санитарные мероприятия (немцы опасались начала возможных эпидемий).
К 1 августа 1941 года было полностью завершено переселение в гетто всех евреев – 80 тысяч человек. К октябрю того же года их число уже превысило 100 тысяч.
Всего существовало три различных участка: «Большое» гетто, «Малое» гетто (в районе радиозавода им. Молотова) и «Зондергетто» (как раз для двух десятков евреев, депортированных из стран Восточной, Центральной и Западной Европы).
По периметру гетто было огорожено колючей проволокой и высоким забором. Охрана состояла из бойцов СС, а также литовских и белорусских полицаев.
Под страхом смерти все узники обязаны были носить спецзнаки – тканевые жёлтые «латы» и нашивки белого цвета с номерами домов (на спине и груди).
Фото из Могилёва, лето 1941 года —
Полицаи и немцы совершенно безнаказанно насиловали девушек, убивали и грабили обитателей гетто…
Жизнь узников была обожжена всевозможными запретами, за нарушение которых безоговорочно следовал расстрел. Территорию гетто, как уже упоминалось, покидать не разрешалось, запрещено было выменивать продукты у неевреев, носить меховые вещи, снимать опознавательные знаки, ходить по тротуарам и центральным улицам (только по мостовой), заходить в общественные места, сады… За 15 метров до встречи с немцем еврей должен был снять свой головной убор.
Несколько раз Городецкий собирал с гетто т.н. «контрибуции»: в первый раз 10 килограмм золота, 2 центнера серебра и 2 миллиона рублей, во второй раз 50 кг серебра и золота… Под страхом смерти в этом грабеже принимали участие и представители еврейского комитета.
Обычной пищей в гетто были оладьи из кожуры от картофеля, а также сало, которое удавалось соскоблить со свиных шкур, найденных на старом кожзаводе. Тем евреям, которые привлекались для работ, раз в сутки выдавали миску баланды.
На фото – колонна узников, 1941 год —
На фото – железнодорожные принудительные работы, Минск, зима 1942 года —
Также – принудительные работы минских евреев —
Существовал и нелегальный рынок обмена материальных ценностей через колючую проволоку и рабочие колонны (в таких обменах участие принимали и немецкие офицеры). Любопытен курс этого рынка: например, за золотые часы давали 3 луковицы и одну буханку хлеба.
Плотность населения была чудовищной – в двух квартирах проживали иногда до ста человек! Без учёта детей выделялось от 1,2 до полутора квадратных метров на человека.
Конечно, антисанитария, голод и скученность заселения были причинами постоянных эпидемий и повальных болезней.
На фото — типовые здания гетто –
Массовые убийства заключённых (которые немцы называли «акциями») имели место в ноябре 1941 года (убиты более 30 тысяч человек), в марте 1942 (до 10 тысяч евреев), в июле 1942 года (25 тысяч) и октябре 1943 года (когда за три дня до освобождения узников гетто были в спешке уничтожены 22 тысячи евреев, привезённых из европейских государств).
С весны 1942 года детей евреев убивали в газвагенах – душегубках, хватая их прямо на улицах и запихивая вот в такие автомобили —
Проходили и многочисленные погромы (самые известные и кровопролитные: в августе, ноябре 1941, январе, июле и декабре 1942 гг.) – как ночные и дневные. Популярным вариантом были массовые убийства днём, когда все трудоспособные евреи уходили на принудительные работы…
В исторической литературе есть понятие «бойня 2 марта» обозначающая погром 2-3 марта 1942 года, когда в сторону Дзержинска была отправлена большая группа узников. Тех, кто не замёрз по дороге, расстреляли в Путчинском сельсовете. В тот же день ещё 3,5 тысячи евреев были расстреляны к западу от Минска.
Тем временем в сам гетто въехали грузовики в полицаями и немцами, которые убили более 5 тысяч человек, трупы которых были сброшены в карьер, на месте которого (минская улица Мельникайте) в 2000 году был создан мемориальный комплекс «Яма» —
Но кровавые события «бойни 2 марта» на этом не закончились. К 10 часам утра, по причине того, что необходимого количества людей для расстрела не было найдено, немцы ворвались на территорию детского дома, построили всех детей (от 200 до 300 вместе с воспитателями и медперсоналом) в колонну, отвели в сторону по улице Ратомского и сбросили в яму…
К этой яме подошёл комиссар Вильгельм Кубе —
Он приказал подать ему конфеты и начал их бросать в яму детям, засыпаемым землёй заживо…
Гауляйтер прожил ещё более года, пока не был взорван бомбой с часовым механизмом. Вообще этот мерзавец получил кличку «везунчик», так как всякий раз умудрялся ускользать от многочисленных покушений, организованных советскими партизанами…
Фото Кубе в Минске, май 1943 года —
В завершение «бойни 2 марта» немцами были расстреляны ещё и люди, возвращавшиеся вечером с работы…
Вообще, некоторые истории из минского гетто просто заставляют кровь стыть в жилах. Так, например, начальник полиции Рибе 29 декабря 1942 года вошёл в детское отделение больницы и лично зарезал семь больных детишек ножом. После чего, вышел из здания, снял белые перчатки, съел шоколадку и закурил…
Разительна разница с кабинетными червями типа идеолога «окончательного решения вопроса» Гиммлера, который во время визита в Минск (на фото ниже) начал блевать и в итоге упал в обморок, когда в его присутствии расстреляли ОДНОГО минского еврея.
Всего из исходных ста тысяч человек к началу 1943 года остались в живых лишь 6 тысяч человек, то есть были убиты более 90 тысяч евреев!
К 21 октября 1943 года ВСЕ жители минского гетто были убиты. Выжили только 13 человек, несколько месяцев прятавшихся в подвале дома на ул. Сухой и вышедшие на свободу только в июле 1944 года (в день освобождения Минска), а также квалифицированные мастера, вывезенные оккупантами в Германию.
Уже с первых месяцев существования гетто было организовано подвольное сопротивление, состоящее из 22 групп, объединивших несколько сотен человек и координируемое Михаилом Гебелевым